<TEXT align=«center»>(Крым)</TEXT>
Как член Чрезвычайной Государственной Комиссии я совершил в июле поездку по Крыму с целью расследования злодеяний и разрушений, причиненных немецко-фашистскими и румынскими захватчиками.
Пользуясь то самолетом, то автомобилем я посетил ряд крымских курортов и городов. Я видел героический Севастополь, многострадальную Керчь, оскверненную немецкими оккупантами Ялту. Я побывал в б. Георгиевским монастыре, в Балаклаве и Ливадии, в Алупке, в Симферополе, в Евпатории.
Места эти хорошо известны трудящимся Советского Союза. За годы советской власти Крым превратился во Всесоюзную здравницу. У большинства наших людей эти места связаны с самыми теплыми воспоминаниями. Здесь проводили свой отпуск, здесь лечились; сотни тысяч молодежи совершали пешеходные и автомобильные экскурсии по этому чудесному полуострову. Необычайная по своей красоте природа, прекрасный воздух; горы, упирающиеся вершинами в небо; всегда безоблачная небесная лазурь; то ярко синее, то изумрудно-зеленое море; субтропическая флора на южном побережья — пальмы, широколиственные платаны, желтая и розовая мимоза, благоухающие магнолии,— все это делает Крым каким-то сказочным уголком на земле. И, кроме того, Крым— это исторический музей. Народы Эллады, Рима, Византии, Генуи, Венеции, Оттоманской империи в периоды своего возвышения на исторической арене поочередно побывали в Крыму — неиссякаемой житнице, богатейшем фруктовом саду, крае с неисчерпаемыми земными недрами — и все они оставили следы своей культуры на крымской земле.
В мечтах о гегемонии над миром временно овладели и гитлеровцы Крымом и тоже оставили следы своей «культуры», такой «культуры», которая на много веков останется позорнейшим пятном в истории германского народа. Что сделали вандалы и людоеды XX века с этой жемчужиной нашей страны?
<TEXT align=«center»>* * *</TEXT>
Когда за поворотом дороги развернулась панорама Севастополя, забилось сердце: город казался живым. Вот он стоит ослепительно белый под ясным крымским солнцем, возвышаясь амфитеатром над темно-голубой бухтой. Извечно спокойно плещется море. Издали кажется, что Севастополь цел. Но, к несчастью, это только кажется и только издали.
Машина несется по белой крымской дороге, и все яснее и яснее вырисовываются страшные раны исторического города-героя. Сердце заполняется холодом ужаса. Всюду одни руины. Нет почти ни одного уцелевшего дома.
Но на этих руинах нет теней того грустного умиротворения, какие налагают пронесшиеся века на остатки какой-нибудь генуэзской крепости или греческого некрополя. Наоборот, эти свежие развалины вызывают страстное желание жить и творить, жить, чтобы победить, чтобы восторжествовать над разрушением.
Разрушен порт и железнодорожный узел. Мастерские, депо, причалы, плавучие паровые краны, склады, служебные помещения, пути — все превращено в развалины. Заводы, фабрики уничтожены. Взорваны электростанции. Надо оговориться, что предварительно все электрооборудование было вывезено в Германию. Но народ жив, сильный и творческий народ, хозяин своей страны, и всюду мы видим людей, стремящихся как можно скорее восстановить жизненно необходимое хозяйство.
Неизмеримо труднее будет восстановить памятники, а они подверглись наибольшему разрушению. Известная панорама Севастопольской обороны 1853—1856 гг. сожжена; памятник адмиралу Корнилову на Малаховой кургане увезен немцами в Германию, а пьедестал разрушен; памятник Тотлебену обезглавлен. Уничтожены почти все памятники и надмогильные плиты на Английском кладбище. Расхищены экспонаты Исторического музея.
Доказательство бессмысленной и тупой немецкой злобы представляет сегодня Херсонес. Херсонес, древняя Корсунь, дорог каждому христианину, как святыня. Здесь, по одному из преданий, русский князь Владимир Святой принял крещение. Величественный собор Св. Владимира, сооруженный в память этого события над остававшимся целым древне-христианским храмом, взорван, подобно Ново-Иерусалимскому собору близ г. Истры. Древний греческий город (с V в. до нашей эры), который здесь тщательно охранялся в своих остатках, как историческая ценность, изрыт траншеями, исковеркан; его каменные сооружения, постройка которых теряется в глубокой древности, были использованы врагами в качестве строительного материала на доты и дзоты.
Хранитель музея, который пережил здесь немецкую оккупацию, рассказывал мне, как много ценнейших вещей расхитили немцы. Он так детально описывал мне раскопанные здесь и хранившиеся в музее экспонаты, точно видел их перед собой. Чернолаковые и краснолаковые сосуды, трехручная уникальная урна, бусы, которые много веков назад украшали шеи гречанок . . . Свыше трехсот этих музейных экспонатов увезли и расхитили оккупанты.
Злодеяния гитлеровских людоедов над советскими людьми в Севастополе производились в таких же массовых масштабах, как и в других местах. Множество женщин, стариков и детей вывезено ими в море и потоплено. Мирное население использовалось в качестве маскировки при отступлении немцев. Взрывались скалы вблизи Севастополя, в подземных ходах которых прятались от немецкой бомбардировки местные жители. Военнопленных сжигали на баржах. Количество мирных граждан, погибших в Севастополе за период фашистского нашествия — расстрелянных, умерших от голода, потопленных, заваленных взорванными скалами,— составляет много тысяч.
Счет злодеяний бесконечен и чудовищен. Можно было бы притти в отчаяние, если бы не вера в творческую и непобедимую силу нашего народа. Он велик, могущ, несокрушим и терпелив. Он найдет в себе силы пережить свое несчастье. Он восстановит героический город.
И я убежден, что пройдет немного лет, как в этих местах возобновится жизнь столь же спокойная и безмятежная, как спокойно и безмятежно в этот солнечный день синее море в Севастопольской бухте.
В Севастополе я сделал еще одно наблюдение, характерное для гитлеровских злодеев. Мне показали в городе своего рода эстакады; которые немцы построили над бухтами. С этих эстакад, по проведенным на них железнодорожным колеям, немцы сбрасывали в бухты вагоны, чтобы, с одной стороны, сделать бухты непригодными для стоянки кораблей и, с другой стороны, уничтожить перед сдачей города сотни вагонов. Жители рассказывали мне, что в ряде этих сброшенных вагонов были раненые румыны. Так гитлеровцы «благодарят» своих «друзей» и сподвижников по кровавой агрессии.
<TEXT align=«center»>* * *</TEXT>
В Керчь я прилетел на военном самолете.
С представителями местных властей, общественности и членами городской комиссии по расследованию фашистских злодеяний я направился прежде всего к так называемому Багеровскому рву. О массовых расстрелах мирных советских граждан здесь и в Аджимушкайских каменоломнях под Керчью мировая общественность узнала из ноты Народного Комиссара Иностранных Дел В. М. Молотова. Оба эти места посещены мною.
Я шел по цветущей долине. Ветер, всегдашний керченский ветер, шелестел в листьях одиноких здесь деревьев. Высоко в голубом небе порхали птицы, радостно щебеча; зеленая трава под ногами стлалась, как мягкий ковер. Казалось, что все следы преступлений, совершенных здесь, скрыты. Но вот глазам открылся огромный ров, не до верху засыпанный землей. Он травой не порос. Здесь немецкие звери расстреливали и закопали много тысяч людей.
В памяти оставшихся в живых людей эти зверства не зарастут травой, ветер не развеет воспоминания о замученных близких, и солнце не расправит морщин, порожденных страданиями. Я беседовал со многими гражданами города Керчи. Они мне подробно рассказывали о том, как происходили эти массовые расстрелы мирных людей.
Еврейское население уничтожено поголовно. Чудом сохранившаяся гражданка Хайтович рассказала мне следующее:
«По приказу немецкого коменданта города все евреи 25 ноября обязаны были явиться на Сенную площадь. После того, как собралось нас множество, всех нас оцепили немецкие автоматчики и под угрозой расстрела отвели в тюрьму. На третий день заключенных стали выводить партиями из тюрьмы и сажать в машины. Интервал между отъездом и возвращением машин составлял, примерно, двадцать минут. В тюрьме я была с дочерью, 18-летней красавицей, и нас обеих посалили в одну из машин. Мы уже догадались, что нас везут на расстрел. Я плакала, а дочь утешала меня и обнимала. Нас подвезли к противотанковому рву, на дне которого уже лежало много трупов, и поставили к краю. Мы в последний раз обнялись с дочерью и попрощались. После первых же выстрелов я потеряла сознание. Когда я очнулась и стала выползать из-под трупов, то увидела, что немцы разбивают челюсти расстрелянным и вынимают золотые зубы. Я должна была притихнуть. У меня были раны на голове и в бедре. Дочь моя была убита. Потом я с ужасом почувствовала, что нас засыпают землей, хотя некоторые около меня еще дышали и стонали. К счастью, мне не засыпали головы и правой руки. Дождавшись темноты, я выкарабкалась из-под земли, поцеловала не засыпанную землей левую кисть руки моей дочери и кое-как поднялась из страшного места. Я направилась к ближайшей деревне. Там, в семье русских, мне оказали первую медицинскую» помощь» . . .
Я спускался на большую глубину в Аджимушкайских каменоломнях. Там, при свете факелов, мы склонили головы перед горами трупов наших мирных людей, удушенных газами и уморенных голодом в подземных коридорах этих каменоломен. Немцы, зная, что мирные жители Керчи ищут себе здесь убежища, решили уничтожить тысячи женщин с детьми и стариков.
Керчь — крупный индустриальный центр с большими перспективами к развитию. Керченский полуостров богат ископаемыми и особенно железной рудой. Немцам, временно захватившим этот край, не пришлось воспользоваться своей добычей, но ущерб советскому хозяйству в Керчи они нанесли огромный. Мы прошли по всему городу. Разрушены порт, мол, сохранившийся здесь со времен генуэзцев. Сожжены все складские и служебные помещения. Фабрики, заводы превращены в груды мусора. От двух железнодорожных керченских станций остались развалины. Разбиты почти все жилые дома в городе.
Уничтожены или сильно пострадали исторические памятники. Испорчена роспись знаменитого склепа Деметры (I век нашей эры), этого выдающегося памятника античной живописи. Крышка всемирно известного Таманского саркофага (конца IV и начала III в.в. до н. э.) превращена в груду мелких осколков. Церковь Иоанна Предтечи (VIII в.) повреждена огнем немецкой артиллерии. Разгромлены музеи с драгоценными образцами античной культуры.
С тяжелой, скорбной душой я проходил мимо Троицкой, Успенской, Покровской и еще двух церквей, взорванных врагом, представляющих собой кучи кирпича и камня.
Перед отлетом из многострадальной Керчи, я мысленно низко поклонился ее ранам, ее могилам и горячо пожелал провожавшим меня керченцам скорее залечивать эти раны, нанесенные городу, и опять засиять Керчи прежней славой и красотой в ряду других наших городов.
<TEXT align=«center»>* * *</TEXT>
Ялту называют «жемчужиной» Крыма. Окруженный с трех сторон горами, город утопает в субтропической зелени. Дворцы, превращенные в санатории, и санатории, и дома отдыха, построенные как дворцы, создали в Ялте прекрасный архитектурный ансамбль. Горы охраняют Ялту от ветров, и в городе растут пальмы, цветут магнолии. Кажется, в этом чудесном крае, в этом уголке земного рая нет места злу.
Но только не для немцев. Прекрасные, величественные санатории и дома отдыха, гостиницы для приезжавших сюда отдыхать и лечиться разграблены и разрушены. С тяжелым чувством мы шли по знаменитой Ялтинской набережной, с ее пальмовой аллеей: мы увидели груды кирпича или коробки сожженных домов.
В Ялте и окрестностях вырублена сосна, которая являлась защитной зоной, регулирующей режим воды в городе и близлежащих курортах. Уничтожение сосны значительно влияет и на климатические условия этих курортов. Зачем это сделано? Мой разум не находит объяснения. Срубленная сосна не представляет никакой строительной ценности и условия гористой местности не позволяли ее транспортировать.
На территории города существовало три лагеря для военнопленных. В них заморено голодом много наших бойцов. Множество расстреляно и замучено и мирных ялтинских граждан. Доктор Милевский сам пошел на расстрел, потому что его жена — еврейка «должна была быть расстреляна». Священника Алупкинской церкви Димитрия Чайкина расстреляли потому, что он выдавал законные справки евреям о переводе их в православие.
Те, кто «по закону», страшному гитлеровскому закону, «не подлежал» расстрелу, должен был по тому же закону умирать с голоду. Заработать на пропитание в Ялте при немцах не было возможности. Но не лучше было и с теми, кто «привлекался» к работе. Доктор Д. Мухин, который пришел ко мне лично побеседовать, рассказал, что ему было поручено «два часа в день лечить мирное население». Но чтобы прокормиться, он вынужден был продавать свое имущество. Доктору медицины Амстердамскому 80 лет. Он заслуженный врач. У немцев он работал в качестве сторожа.
Привыкнуть видеть преступления нельзя. Не может быть предела чувству возмущения при виде злодеяний. Но когда видишь их столько, сколько видел я, то перестаешь удивляться мере и видам этих злодеяний: известно, что гитлеровцы — изверги, превзошедшие преступников всех времен. Однако в Ялте, в этом солнечном и ясном городе, я увидел такое, перед чем меркнет слава библейского Ирода. Неподалеку от Ялты, на склоне горы, в саду, раскинувшемся от вершины склона к морю, есть огромные колодцы, хранилища воды в засушливое время. Здесь, среди кипарисов и платанов, ореховых и оливковых рощ, немцы устроили место страшной казни. Они приводили сотни мирных людей, подводили их по очереди к краю колодца, стреляли в них и, не дожидаясь момента их смерти, часто полуживых, бросали в колодец. А многих сбрасывали и без выстрела, живыми. Когда колодец наполнялся до верху, они прикрывали его сверху камнями. Затем наполняли следующий.
Я спускался к этим ужасным могилам мимо виноградников с созревавшими гроздьями плодов, по той дорожке, по которой незадолго до этого вели несчастных людей. Внизу синело море. Воздух был надоен ароматом южных цветов и деревьев. Вся природа дышала миром и, казалось, могла пробуждать в человеческой душе только возвышенные, святые чувства. Но здесь совершалось гнусное, кошмарное преступление! Я пишу и спрашиваю себя: неужели мы живем в двадцатом веке, и люди, совершавшие это дело,— мои современники и называют себя христианами? Но я не могу не верить своим глазам.
И с какой радостью, с каким глубоким удовлетворением глаза мои останавливаются на советских людях, которые собирают сейчас урожай на полях и в садах. Проезжая по крымским дорогам, я всюду видел наших людей. Я знаю, сколько труда они приложили, чтобы восстановить свои виноградники, обработать сады и огороды, засеять плодоносные крымские поля этой весной. Теперь они работают днем и ночью, чтобы собрать урожай без потерь. Рабочих рук нехватает, каждому приходится работать за двоих, за троих. А урожай в Крыму небывалый — и фруктов, и овощей, и пшеницы. Солнце печет нестерпимо. Видно, как движется раскаленный воздух. Звенят мириады цикад. Но люди не чувствуют усталости, потому что радостен их труд на родной и свободной земле.
<TEXT align=«center»>* * *</TEXT>
Страшные злодеяния совершены гитлеровскими разбойниками в Симферополе. Вблизи города, на территории совхоза «Красный», они организовали концентрационный лагерь для мирных советских граждан. В лагере творилась зверская расправа над жителями — мужчинами, женщинами и детьми. Этот лагерь был превращен в сборный пункт смертников. Сюда пригонялись группы заключенных от 400 до 2 тысяч человек и уничтожались, после чего вновь набирались новые партии смертников.
Методы умерщвления наших людей в этом лагере немецкими людоедами применялись различные — один другого кошмарнее: расстрелы,, сжигание, удушение, сбрасывание живыми в колодец.
Я побывал на месте этого лагеря и в местах злодейских преступлений.
Невдалеке от лагеря, на обширном поле, покрытом мелким кустарником, обнаружено свыше 20 ям, наполненных трупами. Эти ямы — так называемые капониры — широкие и глубокие прикрытия в земле для автомашин с покатым входом. Несчастные жертвы загонялись в капониры группами и здесь расстреливались, при чем, как установлено при вскрытии этих ям, многие, не будучи убитыми, в том числе и дети, засыпались живыми.
Отсюда я прошел в долину, где наши люди сжигались живыми. Среди огромного луга, покрытого тысячами ярких южных цветов и высокой, волнующейся при ветре, зеленой травой, мы увидели огромную темно-серую от человеческого пепла площадь. Сюда привозили людей, обливали смолой и сжигали заживо. Жители деревни в 1 1/2 километрах от места этой зверской казни слышали душераздирающие крики сжигаемых. На этом месте сейчас мы нашли во множестве обгоревшие человеческие кости, металлические детали одежды (пуговицы, пряжки и пр.) и куски смолы.
Фашистские звери — садисты изыскивали самые мучительные способы уничтожения мирных людей. На территории совхоза «Красный» имелись глубокие колодцы. Немецко-фашистские захватчики живыми сбрасывали заключенных из концлагеря в эти колодцы. Среди извлеченных из колодцев трупов — множество детских . . .
В Симферополе замучено много тысяч людей.
Какие страшные следы гитлеровских палачей на прекрасной, солнечной крымской земле!
В дни своего пребывания в Симферополе я послужил в местном Соборе благодарственный молебен по случаю освобождения Крыма от временных захватчиков. В служении молебна участвовало все духовенство города и собралось множество верующих, людей. Поздравив верующих с изгнанием врага из Крыма, я долго беседовал с ними, утешая их в их скорбях, причиненных кровавым врагом, и никогда не забыть мне, какими искрами беспредельной радости сияли их лица при моем поздравлении с окончанием кошмарной ночи и наступлением дня свободы!
<TEXT align=«center»>* * *</TEXT>
В широких степях западного побережья Крыма, у целебных грязевых озер лежит один из самых давних курортов —- Евпатория. При советской власти здесь был создан первый в СССР детский курорт. Изумительны и необозримы пляжи Евпатории, покрытые золотистым и бархатным чистым приморским песком.
Что я увидел в Евпатории?
Пляжи изрыты, опутаны колючей проволокой. Немцы так старательно и «заботливо» их заминировали, что до сих пор нельзя быть полностью уверенным за безопасность детей, если бы их вздумали привезти сюда отдыхать.
Но детей сюда едва ли скоро удастся привезти. Евпаторийский курорт разрушен более, чем другие, виденные мною. Здесь нет ни одного санатория и дома отдыха, который уцелел бы полностью. В детском санатории им. Крупской немцы устроили конюшни. В детском санатории имени «13 лет Красной Армии» помещалось СД. Отступая, немецко-румынские налетчики взорвали эти санатории, так же как и санаторий им. 1 Мая, «Гелиос», им. Клары Цеткин и целый ряд других. На набережной Евпатории — груды мусора и камня на местах изящных, обширных дворцов-санаториев.
Попрежнему здесь воздух душист. Ветер приносит из степей запах цветущей полыни. Попрежнему зеленеет море и золотятся пески в лучах заходящего солнца, так спокойно — спокойно скрывающегося за горизонтом. В этот вечерний час здесь на пляжах звенели тысячи детских голосов, слышался плеск воды и звонкий смех. Сейчас здесь тихо. И в этой тишине еще грустнее выглядит разрушенный порт, взорванные пристани, скелеты служебных зданий и гидротехнических сооружений. Ржавеют искареженные рельсы железной дороги. Все ценное увезено в Германию. Пустая электростанция похожа на разрушенный сарай.
Вместе с властями города и представителями общественности я отправился осмотреть «Красную Горку» — такое название здесь носит свалка, где немцы устроили место расстрела. Здесь было замучено и убито много тысяч человек. Иногда это были целые семьи. Память о них сохранилась только у соседей. Большинство трупов, при вскрытии массовых ям-захоронений, опознаны.
Нет предела чувству глубокого отвращения и жгучей священной ненависти к гнусным захватчикам. Рядом со мной стоит на месте могил наших мучеников — Мария Аркадьевна Гриднева, еще не старая женщина. Я слушаю ее рассказ, прерываемый слезами, и мне тяжело, что я бессилен ей помочь. Немцы расстреляли у нее отца 80 лет, мужа и единственного семнадцатилетнего сына. Она рассказывает, как она видела сына в последний раз,— его вели в группе обреченных, таких же мирных граждан города Евпатории. Позже, при раскопках, произведенных на «Красной Горке», ею был найден труп сына, который она положила под отдельным холмиком. Дочь, мать и жена никогда не сможет забыть и простить. Я спросил у своих спутников: где сейчас работает Гриднева. Мне ответили: с утра до ночи отдает себя делу восстановления детских санаториев.
Мне вспоминается ночь на 10-е мая. Я был тогда в Ленинграде, куда выезжал также для обследования немецких злодеяний в самом Ленинграде и его изуродованных пригородах. Радио радостно разнесло по всей стране весть о том, что битва за Крым завершена. Наши войска «несколько часов тому назад штурмом овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Черном море — городом Севастополем» — читал диктор слова приказа Верховного Главнокомандующего. Как и каждого любящего Родину меня охватило чувство огромной радости. И в то же время пронизала мысль: конечно, и в Крыму подлый враг оставил страшные следы своих звериных клыков и обездолил своими злодеяниями тысячи жен и матерей. Я увидел теперь сам кровавые следы фашистского зверя в Крыму. И я сам беседовал со многими из таких вот обездоленных гитлеровцами женщин, как Мария Гриднева. Их мужество и самоотверженность восхищают меня. Они находят в себе силы духа не упасть перед горем, а преобороть его. Потеряв семью, они всю свою любовь отдают Родине. Это все, что у них осталось. Это они будут восстанавливать детские санатории и . здравницы, они будут ухаживать за приехавшими на отдых детьми, они будут радоваться их смеху и здоровью. А среди приехавших детей будет много таких, которые потеряли родителей. И ласка чужой женщины заставит их забыть о погибшей матери. .
Гитлеровцы принесли нам много горя. Дорого обошлось нам их безумное нашествие. Но мы видим, как это. несчастье, обрушившееся на нашу Родину, открыло всему миру возвышенные моральные качества советского человека.
Отомстить за неслыханные в истории мира злодеяния гитлеровских людоедов сумеет наша доблестная, родная Красная Армия. И она это блестяще выполняет. Недалек тот день, когда вместе с союзными армиями она добьет до конца фашистского зверя в его берлоге. Гитлеровские разбойники недостойны жить на земле; мы не можем дышать одним с ними воздухом. И истребленные с лица земли они уйдут в историю с печатью проклятия со стороны всего свободолюбивого и миролюбивого человечества.
МИТРОПОЛИТ НИКОЛАЙ