<TEXT align=«right»>«Ина толки у нас ныне по Бозе и по Пречистой Его Матери стены и забрала» (Древнерусская «Новая Повесть»).</TEXT>

1611 год в жизни русского народа был чрезвычайно тяжелым. Московское государство казалось на краю гибели. Столица была оккупирована польско-литовским войском. Сидевший в Москве командир польского гарнизона Александр Иванович Корвин-Гонсевский, официально числившийся представителем королевича Владислава, фактически был неограниченным правителем. Семибоярская дума, представлявшая временное правительство Московского государства, превратилась в простое орудие в руках Гонсевского, заместившего все правительственные учреждения польскими «доброхотами» и «похлебцами». Русские правители стали «кривителями», а «землеседцы» — землесъедцами. На страже интересов родины в оккупированной Москве стоял только патриарх Гермоген, «столп и твердый адамант и крепкий воин Христов». Но у мужественного святителя не было ни меча, ни шлема, ни копья, ни вооруженных воинов. В его распоряжении было только слово Божие, «аки некое изрядное оружие, действующее паче всякого меча, обоюдуострого». Королевское войско осаждало Смоленск, который «ни за руце, ни за нозе, но за самое злонравное сердце держал короля и претил итти к Москве». Боярская грамота из Москвы предписывала смольникам положиться на королевскую волю, но эту грамоту отказался подписать Гермоген, а без его подписи, как «начального человека в безгосударное время», она не имела силы. Когда русские «земледержцы» . . . «отстали от патриарха и ум свой на последнее безумие отдали. . . и к врагам пристали . . . и государьское свое прирожение пременили в худое рабское служение», патриарх Гермоген обратился к русскому народу с призывом выступить на защиту родины. За этот патриотический порыв патриарх был лишен свободы. Патриарший престол снова занял грек Игнатий, ставленник Лжедимитрия I, после свержения своего патрона находившийся в Чудовом монастыре. Обычно за отсутствием патриарха его заместителем был митрополит Крутицкий, но Крутицкая митрополичья кафедра после смерти митрополита Пафнутия

(1608 г.) оставалась вдовствующей. Старейший после Крутицкого иерарх Новгородский митрополит Исидор, с занятием (в июле 1611 г.) шведами Новгорода не мог быть исполнителем распоряжений патриарха. Ростовский митрополит Кирилл (Завидов), ставший митрополитом ростовским 18 марта 1605 г. и уступивший митрополичью кафедру в апреле 1606 года Филарету (Романову), хотя и стал вновь править Ростовскою епархией в 1611 году, но он не мог использовать свое положение и развернуть свою деятельность, так как ростовским митрополитом официально был Филарет (Романов), находившийся в составе великого посольства под Смоленском, а потом отправленный пленником в Польшу. Поэтому после лишения свободы патриарха Гермогена старейшим ; иерархом Православной Русской Церкви оказался Казанский митрополит Ефрем. Он уступал в отношении инициативы и энергии патриарху Гермогену, может быть, в силу своего возраста, а возможно, и по слабости здоровья (умер он 26 декабря 1613 г.). Всю тяжесть борьбы за свободу и независимость Родины патриарху Гермогену пришлось нести на себе. Современник понимал это и превосходно выразил в своем произведении: «Вестно и дерзостно достоит рещи: аще бы таких великих и крепких и непоколебимых столпов было у нас не мало, никакоже бы в нынешнее злое время от таких душепагубных волков, от видимых врагов, от чюжих и своих, святая и непорочная вера наша не пала, найпаче бы просияла, и великое бы наше море без поколебания и без волнения стояло. А ныне един уединен стоит и всех держит и врагом сурово прет, а иному некому пособити ни в слове, ни в деле; кроме Бога и Пречистыя Его Матери и великих чудотворцев, способников себе не имеет никого же. Которые его были сынове и богомольцы, той же сан на себе имеют, и те славою мира сего прелестного прелстилися, просто рещи, подавилися, и к тем врагам приклонилися и творят их волю»¹⁾ Нет надобности в кратком специальном очерке расшифровывать объективную, горькую истину слов цитируемого автора. Крепким и непоколебимым столпом, твердым адамантом и поборником непобедимым, пастырем великим и крепкодумным оказался великий и святой узник, мощное слово которого из сводов подземелья достигало берегов Волги.

События между дем складывались все более и более неблагоприятно для русского государства. Сходившиеся к Москве по зову патриаршей грамоты ополченские отряды собирались медленно и не смогли поэтому оказать поддержки московскому посаду, поднявшемуся против засевших в Кремле и Китай-городе оккупантов. В неравной борьбе восстание было подавлено, посад был выжжен. Современники это печальное событие назвали великим московским разорением. Почти одновременно наши великие послы под Смоленском, не желавшие нарушать наказа патриарха Гермогена, были отправлены королем в качестве пленников в Польшу. Король Сигизмунд III заговорил настоящим языком и не стал скрывать своих захватнических целей. 3 (13) июня 1611 г. ему удалось занять Смоленск. Смоленские «сидельцы» оказались героями до конца. Они заперлись в соборном храме и подожгли хранившийся в подвале порох. Храм взлетел на воздух и похоронил под своими развалинами героев. Через месяц был оккупирован шведами Великий Новгород. Среди собравшегося под Москвой ополчения не оказалось единства. Современник с грустью отмечает этот прискорбный факт: «Между же воевод, стоящих под Москвою, ненависть умножашеся и друг над другом превзимахуся гордостию, всякий хотяше от всех почитаем быти»²⁾. Враждовавшими воеводами были: Прокопий Петрович Ляпунов, лидер ополченцев-дворян, Иван Мартынович Заруцкий, возглавлявший ополченское казачество, и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Казаки не могли примириться с тенденциями дворян к гегемонии, а дворянство не желало поделиться своими привилегиями с казачеством. Приговор общего собрания, составленный 30 июня 1611 г. в интересах дворянства, окончательно разъединил ополчение. 22 июля Прокопий Ляпунов был убит казаками, и великая армия стала распадаться. Мрачные тучи еще более низко нависли над нашей Родиной. Казалось что все уже потеряно, выхода нет, и на народном организме не имеется места, к которому можно было бы приложить целебный пластырь. Но где оказался бессильным человек, там проявилась помощь свыше, где «преумножился грех, ту преизбыточествова благодать». Чем мрачнее была ночь, тем ярче блистали звезды, и чем глубже была скорбь, тем ближе русский народ почувствовал Бога. Летописец рассказывает, что в это время в лагерь ополченцев, стоявших под Москвой, принесли из Казани образ Пресвятой Богородицы, копию чудотворного, явившегося в Казани. Прибывшая святыня сгладила существующую в лагере социальную рознь: «Вси же людие из таборов изидоша во сретение Ее пеши, только Заруцкий с казаками встречали небесную Гостью выехавше на конех»³⁾. Летописец досадно краток. Он не рассказывает, по чьей инициативе прибыл св. образ и где он находился по прибытии. С большою степенью достоверности можем утверждать, что образ был прислан из Казани по инициативе Казанского митрополита Ефрема. Не забудем, что пред чудотворным явленным образом Казанской Пресвятой Богородицы в свое время возносил молитвы патриарх Гермоген, когда занимал Казанскую митрополичью кафедру⁴⁾. Помещался св. образ, очевидно, в церкви Пресвятой Богородицы в Крутицах.

Два процесса, тесно связанные друг с другом и взаимно обусловливавшие друг друга, характеризовали возрождение русского государства. Во-первых, начался подъем нравственного исправления самого народа. Этот процесс отмечает русский летописец. Он рассказывает, что в ополченском лагере под Москвой вдруг откуда-то появился «свиток», в котором рассказывалось о видении в Нижнем Новгороде какому-то благочестивому человеку Григорию. Явившиеся Григорию два мужа объявили, что условием спасения для русского народа будет всенародное покаяние и всенародный строгий трехдневный пост, во время которого даже грудные дети не должны были питаться материнским молоком. Не только люди, но и домашние животные должны были оставаться без пищи в продолжение трех дней. «Аще вси человецы обратятся на покаяние во всей Русской земли и вси до единого сохранят пост три дня и три нощи, ничтоже ядущи и пиющи, старцы и юноши и ссущие младенцы, не точию же человецы, но и скотом своим такожде сотворят пост тридневный. Егда же сие сотворят, тогда московское государство очистится от толикия скорби». Этот свиток имел значение своеобразного воззвания, сделался достоянием широких народных масс, и, по рассказу летописцев, всенародное покаяние и пост были выполнены, ибо все желали «благополучные тишины по толиких волнениях». Русская земля, как древняя Ниневия, произвела нравственное очищение, которое послужило залогом очищения физического. Летописец отмечает этот процесс нравственного возрождения русского народа: «И от того времени начася по малу быти благо; мятеж же от того времени начат умалятися, дондеже все оное волнение прекратися»⁵⁾.

Процесс этот происходил исподволь, но последовательно и неуклонные люди уходили, не будучи в состоянии выносить скорби и тесноты от казаков, другие шли домой лечиться от ранений. Однако некоторая часть ратных людей оставалась под Москвой, ожидая чего-то чудесного, великого, сверхъестественного. И это великое совершилось. Второй процесс, характеризующий глубокий сдвиг в настроении, русского народа, связан со вторым земским ополчением, собравшимся в Нижнем-Новгороде под впечатлением полученной здесь грамоты патриарха Гермогена. Летописец очень красочно говорит об этом: «Бог же призре на смирение рабов своих и не восхоте отчаянием погибнути им, даде помощь не единому граду Москве, но всему государству, отнюду же не надеяхуся». В конце августа 1611 г. в Нижнем-Новгороде была получена грамота от имени патриарха Гермогена с призывом итти на освобождение Москвы и Родины от захватчиков. Земский староста Кузьма Минин Сухорукий выступил с убеждением осуществить завет патриота святителя. Широкою волною полились пожертвования. Скоро можно было приступить к организации самого ополчения. Дело было поручено князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, человеку исключительной честности, горячему патриоту, в марте 1611 г. раненому во время столкновения с польским отрядом в Москве. В начале марта 1612 г. главные силы ополчения двинулись к Москве через Кострому и Ярославль. Такое окружное движение имело огромное значение. Оно обеспечивало ополчению тыл, укрепляло ополченские отряды количественно и делало нижегородское ополчение общерусским. Во время этого движения Пожарский разрешил ряд очень важных организационных вопросов. Последним делом Пожарский особенно энергично занимался в Ярославле. В конце августа ополченцы находились уже под Москвою. Сильную поддержку продвигавшееся к Москве ополчение встретило со стороны Троице-Сергиевской обители. Главного инициатора второго нижегородского ополчения, патриарха Гермогена, уже не было в живых. Когда Гермоген категорически отверг домогательство поляков воздействовать на ополченцев, чтобы они не шли к Москве, его лишили пищи, и 17 февраля 1612 г. не стало лучшего русского человека того времени. Традиции патриарха Гермогена продолжали архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий и келарь Авраамий Палицын.

Под Москвою второе ополчение встретило остатки первого. Казаки враждебно отнеслись к прибывшим. Между тем требовалось напрягать все усилия, чтобы не допускать доставку продовольствия сидевшим в блокаде в Кремле и Китай-городе полякам. Это продовольствие вез осажденным гетман Хоткевич. Однажды, когда казаки оставили было поле сражения, келарь Авраамий Палицын обратился к патриотическому чувству казаков и убедил их помочь ополченцам. Хоткевич был отбит. Два месяца продолжалась осада. Казаки снова начали враждовать с ополченцами, требуя денежного жалованья и грозя уходом. Положение дел под Москвой становилось очень обостренным, так как денег у ополченцев в достаточном количестве не было. Спас положение тот же Авраамий Палицын. По его представлению, Троице-Сергиев монастырь, не имея денег, предложил казакам церковные драгоценности, ризы, церковные сосуды, кресты, оклады с икон. Эта жертва произвела сильное впечатление на казаков, которые отослали в монастырь церковные вещи, обещая действовать в тесном контакте с ополченцами. Контакт этот наладился и, как не трудно заметить, силою церковного авторитета. Летопись не говорит нам о местонахождении Казанской иконы Пресвятой Богородицы во времен боевых действий у стен Москвы второго земского ополчения. Можно не сомневаться., что она находилась здесь же, под Москвой, и, по всей видимости в Крутицах. В конце июля 1612 г. князь Д. М. Пожарский обращался в Казань к Митрополиту Ефрему с просьбой поставить в Крутицах митрополитом игумена Саввино-Сторожевского монастыря Исаию. Митрополит Ефрем по неизвестной нам причине отказался исполнить эту просьбу⁶⁾. Князь Д. М. Пожарский, вероятно, знал Исаию с хорошей стороны и. поэтому выдвигал его на высокий церковный пост. Вполне возможно, что Исаия и возглавлял то духовенство, которое было связано с ополченскими отрядами под Москвой. Постоянное присутствие в ополченском лагере келаря Авраамия Палицына не подлежит сомнению. Не подлежит сомнению и то, что образ Казанской Богоматери стал полковой святыней князя Пожарского и этим самым второе ополчение оказалось связанным с первым. 22 октября 1612 г. ополченцы взяли приступом Китай-город, а вслед затем страшный голод заставил капитулировать и польский гарнизон в Кремле. Столица русского государства была освобождена от оккупантов. Освобождение Москвы послужило залогом освобождения от интервентов и всей Родины в целом. Не трудно видеть, какая видная роль в деле освобождения Московского государства выпала на долю Православной Русской Церкви. Как первое, так и особенно второе земские ополчения от начала и до конца были связаны с именами наших русских патриотов, как патриарх Гермоген, Троице-Сергиевский архимандрит Дионисий, келарь Авраамий Палицын, Казанский митрополит Ефрем и др. Современники непосредственно и воочию ощущали и божественную помощь нашей Родине Пресвятой Богородицы, проявленную Ею через Свой образ. Не без основания в память освобождения Москвы от польско-литовских захватчиков установлено было второе празднование 22 октября в честь Казанской иконы Богородицы. Совершенно не случайно, несколько позднее, в 1630 г. усердием и на средства князя Димитрия Михайловича Пожарского на углу Никольской улицы и Красной площади был заложен храм — так называемый Казанский собор, освященный в 1633 г. Эти два обстоятельства — яркое выражение народной благодарности небесной Воеводе земли русской, неоднократно спасавшей нашу Родину и ее столицу от тяжелых бед.

А. МОЛЧАНОВСКИЙ

(Журнал Московской Патриархии №10 Октябрь 1944 г.)