28 января вместе с членами Областной комиссии по выяснению зверств фашистских оккупантов, ущерба и убытков от их разбойничьего хозяйствования в Петергофе и Пушкине я посетил эти места, эти средоточия мировых памятников художества и непревзойденного искусства. Мы ехали туда с большими специалистами-художниками, с главным архитектором Ленинграда Н. В. Барановым, с профессорами Фармаковским и Доброклонским и другими лицами, имевшими задачей определить степень разрушения бесценных памятников.

С волнением, все возраставшим от удручающего впечатления от всего виденного по дороге — от взорванных мостов, от валявшихся повсюду разбитых танков, и не только танков, но и еще неубранных трупов немецких дикарей, подъезжали мы к Петергофу, к знаменитому Петергофскому дворцу — созданию «генерал-архитектора» Леблона, затем последовательно — итальянского зодчего Микетти, Растрелли, Фельтена. Что же мы увидели? Мы увидели один остов огромного здания. Дворец полностью разрушен; от него остались одни стены, всюду пронизанные трещинами, обгорелые, с обвалившейся лепкой. Насквозь светятся его изувеченные окна, вся внутренность дворца уничтожена, сожжена, увезена. Немцами при отходе были заложены всюду мины — намеревались взорвать руины дворца, чтобы замести следы своих бесчинств, но не успели. Нас предупреждали не слишком свободно расхаживать у дворца и по парку, так как не все мины еще обезврежены. От дворцовой церкви ничего не осталось, так же как и от растреллиевской галлереи и «корпуса под гербом». Одним словом, вместо дворца теперь стоит скелет, готовый развалиться. К фонтанам опасно подходить — там мины. Да и от фонтанов ничего не осталось. Ничего. Даже часть массивного каменного круга, окаймлявшего Сампсона, разобрана; это фашистские воры устраивали проход, чтобы разобрать и утащить в Германию этот всемирно известный петергофский фонтан, по мысли Петра I изображавший «Сампсона Российского — рыкающего льва свейского преславно растерзавшего». Уничтожены и увезены и все остальные фонтаны Петергофа,— по выражению Леблона, «душа царственных садов». Вся фонтанная аллея, стрелой идущая от дворца к заливу, исковеркана варварами. Легкий ажурный мостик, переброшенный через Самсоновский канал, взорван, и от него остались одни свисающие вниз обломки. Разрушен знаменитый Львиный каскад, фигуры львов разбиты и валяются в грязном снегу. Гранитные колонны разломаны. От фонтанов Адама и Евы остались одни разбитые пьедесталы. С трудом некоторые из нашей группы добрались до Монплезира. Там также все разрушено. Видимо, там были устроены немцами какие-то склады, остались следы полевых кухонь, конюшен. Мы видели в одном месте парка — бывшего парка, так как его теперь почти не существует,— разложенные аккуратно дрова около землянок. Это срубленные немцами деревья Петергофского парка. Известно, что парки в Петергофе, так называемые Верхний и Нижний сады, устраивались с исключительной тщательностью еще со времен Петра I, и это устройство стоило огромных трудов и средств, так как приходилось производить большие дренажные работы, сносить пласты глины, подвозить на баржах землю и удобрения. Из Европы и самых отдаленных мест страны доставлялись в Петергоф десятками тысяч деревья — липовые, ильмовые, каштановые, кленовые и кедровые, ягодные кусты, фруктовые деревья, редкие цветочные луковицы. Петергофские сады были истинно чудесным уголком природы. Еще при Петре было строго-настрого вменено «садовой части» следить за тем, чтобы «дрязга, сора, пенья и коренья не было в рощах». До последнего времени парки в Петергофе содержались в идеальном порядке и чистоте. Теперь вместо этих сказочных садов остались одни редкие обгорелые остовы деревьев. Все решетки в садах, а также прекрасные чугунные решетки Английского парка сняты и увезены в Германию. Одним словом, весь дворцовый Петергоф разграблен и превращен в безнадежные руины.

За Нижним садом начинается Ораниенбаумское шоссе, на котором стоит каменное здание старейшей в России гранильной фабрики. Она была основана еще при Петре I в 1722 году «для пилования и полирования мрамарного и другого камня». Теперь и ее не существует. 'Вообще можно сказать, что в Петергофе, как Новом так и Старом, нет ни одного здания, полностью или частично не разрушенного. Прекрасный Петергофский собор стоит с разобранными куполами, с которых немцы содрали золоченые листы, с разбитыми стенами, зияющими окнами. Говорят, они простреливали из пистолетов иконы в Петергофском соборе. Другие церкви представляют еще более удручающее зрелище. Разбита церковь б. Серафимо-Довсеевского подворья, совершенно разрушена кладбищенская церковь в Старом Петергофе. Там собрались, спасаясь от бомбежки, верующие и все, кто только мог добежать до нее,— старики, дети. В неимоверной тесноте — их была не одна тысяча,— задыхаясь в спертом воздухе, в течение нескольких дней и ночей, выбегая, чтобы глотнуть свежего воздуха, просидели эти несчастные люди в храме. Но это их не спасло: немцы упорно бомбили храм, затем обстреливали его из орудий и в конце концов превратили его в груды развалин, под которыми нашли свой ужасный конец несчастные петергофцы. Теперь как памятник позорного фашистского зверства лежит на земле огромная груда красных, напоенных кровью русских жертв германского злодейства кирпичей.

На всем протяжении пути от Нарвских ворот в Ленинграде до Петергофа, можно сказать, нет ни одного целого здания; стоят почти сплошь одни остовы зданий, одни скелеты. Разрушены здания в Стрельне — дворец и службы; та же картина в б. Сергиевской пустыни и в других местах, украшенных в довоенное время прекрасными зданиями-дворцами и дачами. Из Петергофа наша Комиссия проехала в Пушкин (б. Царское Село).

Та же, что и в Петергофе, картина страшного разрушения. Те же мины, разбросанные в зданиях дворцов и по дороге. Екатерининский дворец находится почти в таком же положении, как и Большой в Петергофе. Но еще можно пройти в него, впрочем только для того, чтобы удостовериться в бесцеремонном бесчинстве немцев: нижний этаж дворца был обращен ими в кодюшни, и в верхнем, повидимому, они сами расположились, чему доказательством является бесчисленное количество винных бутылок и банок из-под консервов. Перед отходом они, видимо, постарались все разломать, исковеркать, все мало-мальски ценное, включая дверные ручки, утащить с собою. Одна комната особенно поражает своим видом — комната, стены которой были покрыты ценным фаянсом. Вся она в вышину человеческого роста разбита, изломана. Не везде там безопасно проходить — везде разбросаны мины. Так выглядит полуразрушенный Екатерининский дворец. Также наполовину скелетом является Александровский дворец. В общем же картина от царскосельских дворцов тоже безнадежна, равно как и от парков, которые сильно разрушены. Знаменская церковь, стоявшая около Лицейского корпуса, внутри вся разрушена; в нее тоже нельзя было войти, так как и она минирована. Внутренность ее вся сожжена, двери и окна разбиты. А между тем до войны она была в блестящем состоянии, в ней совершалась служба, в ней находилась очень чтимая населением икона Знамения Божией Матери, которая представляла не только духовную ценность, но и художественную, и материальную, по богатству украшавшей ее драгоценной ризы. Теперь эта святыня увезена фашистами в Германию.

Вблизи этой церкви, в садике, находился замечательный бронзовый памятник Пушкину. На нем был изображен Пушкин в юные лицейские годы, сидящим в художественной, мечтательной позе на скамейке. Все им любовались в течение многих десятков лет. Его теперь нет, конечно.

Город Пушкин весь разрушен — в иных кварталах больше, в других меньше. Но, так или иначе, он весь разбит и ограблен. С какой-то планомерной, тупой жестокостью, с потрясающим однообразием истребления. Трудно даже представить себе, если кто не видел, а кто видел, тому трудно найти слова, чтобы описать всю мерзость запустения, в какую приведены места, куда ступила нога зверских разорителей, всю картину несказанного разорения, неслыханных зверств. Кровью и слезами залиты развалины этих некогда цветущих, радовавших взор и ласкавших эстетическое чувство, прекрасных мест. История никогда, разве во времена нашествия гуннов, не знала таких масштабов преступлений против народа, какое совершается гитлеровцами.

Но ко всему этому прибавляются еще более чудовищные преступления немцев — их надругательства над русскими людьми в Петергофе, в Пушкине и в других местах. Многие жители его уничтожены, или умерли от ужасных условий, либо угнаны в немецкое рабство.

Возвращаясь в Ленинград, мы встретили по дороге большой отряд пленных немцев. Идут они с опущенными головами, с блуждающим взором, грязные, оборванные, в каких-то странных плащах, иные с тряпками на голове вместо шапок, все до одного с печатью Каинова проклятия на челе.

Дорога от Пушкина до Ленинграда так же разорена, как и дорога в Петергоф. Везде следы разрушения; везде разбитые орудия: танки, брошенные ящики из-под боеприпасов; земля выжженная, разрытая снарядами. Проезжали мимо Пулковской обсерватории — ее больше нет. Пустое пространство — груда развалин. Также и известное Кузьминское кладбище, где были такие прекрасные памятники.

Мы приобрели силу переносить любые испытания. Мы можем побороть в себе любой страх. Но непреоборимым является жгучее чувства презрения и отвращения к разорителям наших вековых гнезд, к палачам дорогих нам собратий и сродников. Справедливый народный суд и праведный суд Божий мы призываем на их преступные головы.

МИТРОПОЛИТ АЛЕКСИЙ

(Журнал Московской Патриархии №2 февраль 1944 г.)