За время своего существования Русская Православная Церковь в отношении своего управления пережила несколько периодов.

Долгие время — в течение нескольких веков — она была, так сказать, филиальным отделением великой Константинопольской Церкви. В своей жизни она строго следовала, тому, что было выработано и установлено Греческой Церковью, была как бы ее отобразом. Такое положение Русской Церкви объясняется как тем, что христианскую веру русские приняли от греков, так и тем, что в религиозно-культурном отношении Греческая Церковь стояла в то время высоко. Константинополь был представителем высших государственных форм, высшей в то время научной и умственной жизни, как преемник классического образования и как хранитель и продолжатель христианской богословской науки и всех церковных знаний. Греческая церковь были образцом и в просветительном и в культурном отношении не только для Русской Церкви, но и для всех других православных церквей. Подчинение Русской Церкви греческому авторитету усиливалось еще тем, что единственный тогда русский митрополит, предстоятель и глава Русской Православной Церкви, поставлялся Константинопольским Патриархом и притом весьма часто из греков; все возникавшие в то время в Русской Церкви вопросы, споры и недоумения решал также Константинопольский Патриарх, которому принадлежал верховный надзор над нашими церковными делами (Проф. А. И. Лебедев. Зачем бы нам нужен патриарх?, «Богословский вестник», 1907 г., январь, стр. 14). Так продолжалось дело до половины XV в., пока наступила для Русской Церкви пора показать, что она приходит в зрелый возраст и может жить самостоятельной жизнью.

Развитию церковного самосознания в России особенно способствовали два исторических события. Первое — это Флорентийская уния Греческой Церкви с Римской. Если до сих пор Русская Церковь почитала Константинопольскую верной хранительницей православия, то теперь дело совершенно изменилось. Русские пришли к мысли, что с принятием греческим императором и патриархом унии православие в Константинополе пало. «Ныне Царяградская церковь поколебалася, от нашего православия отступила». Таким образом обстоятельства времен приводили русских людей к мысли, что настало время, когда Русская Церковь должна сама взять на себя задачу охраны своей веры.

Вторым событием, еще более утверждавшим русских в этой мысли и приводившим их к желанию коренным образом изменить свои отношения к Греческой Церкви, было падение Константинополя (1453 г.). Сделавшись добычей нехристианской Турции, Константинополь — этот опорный пункт всего православия — терял в глазах русских людей того времени своё прежнее значение, так как невозможно было думать, чтобы при господстве в нем врагов Христа он удержал свое прежнее значение для православного мира. Это были несовместимые положения, открывавшие русским людям путь к независимости от Греческой Церкви. В этом смысле обыкновенно говорят, что Флорентийская уния и падение Константинополя провели резкую черту в истории отношений греков и русских. Русь решалась сбросить с себя иерархическую опеку греков, что и выразилось в самостоятельном поставлении Русской Церковью русского избранника в митрополиты. После бегства из Москвы митрополита Исидора, принявшего Флорентийскую унию, новый митрополит — св. Иона — был посвящен в митрополиты русскими без разрешения Константинопольского Патриарха.

Однако, когда митрополит Иона собственной волей русских властей занял свой пост, тогда у наших предков еще не было определенного решения отложиться от подчинения Константинопольскому Патриарху,— замечает известный русский историк, проф. А. И. Лебедев (там же, стр. 17). Русские власти только потому позволили себе указанный самовольный шаг, что Патриархом в Константинополе в то время был униат. А когда вскоре после этого последовало падение Константинополя и завоевание его турками, то русские власти окончательно решили больше уже не обращаться в Царьград по вопросу о поставлении наших митрополитов. На этот шаг наталкивает русских и появившийся у наших предков после падения Константинополя взгляд на Москву как на третий православный Рим, предназначенный охранять на земле христианскую Церковь. Но в своем стремлении к независимости и свободе Церкви от греков наши предки не довели тогда дела до конца. Предки наши — говорит известный знаток русской церковной истории проф. Е. Е. Голубинский,— при своем мнении о новом высоком положении их государства должны были бы желать совершенной независимости своей Церкви с учреждением в ней самостоятельного патриаршества. И если этого не случилось, то только потому, что Русская Церковь совсем не знала своих законных прав. Но то, что не случилось при доставлении первого русского митрополита, это совершилось в XVI вехе. Патриаршество,— замечает проф. А. И. Лебедев,— у нас запоздало, но все же, наконец, явилось. «Здание Русской Церкви увенчалось».

В чем же значение русского патриаршества? Принес ли добрые плоды введенный у нас при царе Феодоре патриаршеский институт, или же он не имел особенного значения для жизни Русской Православной Церкви?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к рассмотрению деятельности отдельных патриархов.

Самой крупной фигурой первого патриаршего периода Русской Церкви был, несомненно, патриарх Никон. Вот что говорит о нем такой знаток русской церковной истории, как проф. Е. Е. Голубинский: «Заслуга патриарха Никона состоит прежде всего в том, что он сам переменил мнение о греках, как виновниках еретических новшеств, как отступивших от чистоты православия, и начал считать виновниками привнесения еретических и погрешительных новшеств в церковные книги не греков, а нас самих. А вслед за патриархом ошибочное мнение о греках изменили и представители Русской Церкви, а за ними последовало и большинство ее членов». Чем объясняется эта перемена взглядов на греков патриарха Никона?

Сам по себе патриарх Никон едва ли был бы в состоянии возвыситься до сознания несправедливости нашего мнения о греках, замечает тот же проф. Е. Е. Голубинский, но он способен был внимать и внял представлениям относительно сего людей посторонних — Иерусалимского патриарха Паисия и киевских ученых. Готовность патриарха Никона слушать речи Паисия, разумеется, зависела от свойств и качества его ума. «Нужна была терпимость,— говорит проф. Е. Е. Голубинский,— которая дозволила бы Никону слушать доводы против того, что составляло в Москве твердое убеждение; нужна была сила ума, чтобы признать основательность доказательств, и, наконец, нужна была смелость ума, чтобы не смущаться мыслию о необходимости изменить существовавшее доселе убеждение. Что патриарх Никон отличался силою и смелостью ума, это есть факт общеизвестный. Но и терпимость нужно приписать патриарху Никону, так как терпимость есть свойство сильных умов, как и несмущаемость пред мыслию о возможности изменить взгляд, иначе невозможен был бы для них переход от предубеждений к убеждениям» («Бог. вест.», 1907 г., январь, стр. 31). Этим новым убеждением было у. патриарха Никона возникшее под влиянием киевских ученых (с Епифанием Славинецким во главе) сознание превосходства киевского просвещения пред московским невежеством; Отсюда сознание, что еретические новшества допущены не греками, а русскими вследствие их невежества. Прислушиваясь к голосу киевских ученых, патриарх Никон безбоязненно стал на сторону их воззрений, не обращая внимания на тупое невежество, окружавшее его. Он признал, что разности в богослужебных книгах — это наши погрешительные новшества, и понял, что исправление наших богослужебных книг может быть совершено только при помощи современных греческих книг, а не старославянских рукописей. В этом убеждении патриарх Никон предпринял свое исправление богослужебных книг и обрядов, и решительное большинство представителей Церкви (за исключением Павла Коломенского), а чрез них и мирян — членов Церкви, приняло и признало это исправление.

Из приведенной характеристики деятельности и воззрений патриарха Никона открывается, что этот патриарх, скажем словами другого известного историка христианской Церкви, проф. А. И. Лебедева, был передовым человеком своего времени. В своих стремлениях к улучшению церковного быта он шел впереди всех русских. Он понимал потребности времени в этом отношении и умел быстро и находчиво удовлетворять их. Полти во всех случаях он шел напролом закоренелым и закорузлым взглядам своих современников. Он смело нарушил двуперстие и ввел трехперстие по образцу греческому, несмотря на то, что авторитетнейший из русских соборов — Стоглавый — возвел чуть не в догмат двуперстие, а также несмотря на то, что предшественник патриарха Никона — патриарх Иосиф — особенно старался окончательно ввести в Русской Церкви двуперстное крестное знамение (там же, стр. 35). Видно, продолжает проф. А. И. Лебедев, что патриарх Никон был решительным и неустрашимым реформатором. А таким он был потому, что сидел на патриаршем троне, который почти уравнивался с престолом царским. Не будь Никон патриархом, он не сделал бы того, что сделал. Это дело осталось бы на долю последующим поколениям, и мы не знаем, сумели ли бы они справиться с труднейшею реформаторскою работою. И что еще замечательно: сделанное патриархом Никоном сделано в какие-нибудь шесть лет его патриаршества. А что было бы если бы он патриаршествовал до своей смерти? Никон, заканчивает проф. Лебедев, остается единственным явлением в нашей церковной истории: ни до времени патриаршего периода, ни после этого периода мы не встречаем в этой истории лица, равного с патриархом Никоном по осуществлению нужнейших церковных реформ. И это единичное явление есть плод патриаршего периода: едва ли можно сомневаться в том, что патриарший ореол воодушевлял и окрылял Никона в его предприятиях (там же, стр. 35).

Необходимо, однако, сказать, что и другие патриархи так или иначе проявляли свои заботы о благе Церкви. Так, например, даже такой малоизвестный по своей деятельности патриарх, как Иоасаф I, и тот на основании старых греческих книг внес исправление в одну из важнейших книг — Требник. О патриархе Иосифе также нужно сказать, что он был несомненным сторонником просвещения. Это видно из напечатанной при нем в Москве грамматики с предисловием, в котором обстоятельно и настоятельно, свидетельствами и примерами отцов и писателей церковных, доказывается необходимость просвещения и сильно порицаются те христиане, которые ненавидят и отметают внешнее учение, т. е. учение, касающееся не христианской православной веры, а обыкновенных человеческих знаний, заимствованных и не у христианских учителей (проф. Голубинский, «К нашей полемике с старообрядцами»).

Заслуживают похвалы и некоторые другие патриархи. «Достойные члены Церкви и государства, преданные интересам той и другого, высоко ценили заслуги патриарха Филарета,— говорит проф. Лебедев,— с похвалами отзываясь о нем самом». О Иоакиме же говорят: он был человек деятельный и с практическим складом ума. Благодаря стараниям патриарха Иоакима был уничтожен монастырский приказ — учреждение, которое прежде служило наглядным выражением подчинения духовенства светскому суду. Держась одинаковых с патриархом Никоном взглядов на богослужебную практику и книжное исправление, патриарх Иоаким ревностно продолжал это последнее.

Оценивая деятельность наших патриархов,— заключает тот же ученый,— нужно еще помнить, что в этот сан избирали вовсе не лучших людей, а таких, которые, чем-нибудь нравились царю и умели угодить ему (цит. соч., «Богосл. вестн.»., стр. 37).

Итак, несомненно, что институт патриаршества в течение ста лет его еще незрелой жизни действовал на благо Церкви. Естественно было бы ожидать, что в дальнейшем это благотворное влияние патриаршества на устроение и упорядочение русской церковной жизни станет шириться и возрастать вместе с ростом и развитием всего русского государства. Но тут историк Русской Церкви неожиданно наталкивается на конец патриаршего периода. После смерти патриарха Адриана преобразователь не пожелал иметь нового патриарха, и достопочтенный церковный институт был отменен, а вместо патриарха учрежден Синод.

Стоит только сравнить Уставную грамоту, в которой в свое время описывалось учреждение патриаршества, с Регламентом, где указываются причины и поводы к отмене всероссийского патриаршества, чтобы понять и убедиться в той громадной разнице для Церкви, какая открывается между этими высшими церковно-правительственными учреждениями и их значением для Русской Церкви.

Уставная грамота, скажем словами проф. Лебедева, дышит глубочайшим уважением к новому тогда учреждению. В ней видна радость, что «Церковь Русская возглавилась, что это такое счастливое событие, которого давно ожидали». В статьях же Регламента, касающихся учреждения Синода, находим одно резонерство — холодное отношение к новому высшему церковному органу. Видно, что святейший правительствующий Синод создается не ради любви и благоговения к Церкви, о которой даже ни разу не упоминается во всех этих статьях, а по мелким политическим расчетам.

Рядом с новоучрежденным Синодом скоро появился обер-прокурор, это «око государево» в Синоде. Следствия этого явления известны.

В течение 200 лет синодального управления обер-прокурор и Синод представляли двух противников, направлявших все усилия к победе друг над другом. Всегдашнее затаенное взаимное несогласие, при взаимном якобы единомыслии, а иногда и открытая вражда — вот что было неизменными спутниками участия обер-прокурора в Синоде. И, конечно, такие взаимоотношения не могли принести пользы ни Церкви, ни государству, а в частности для Церкви они служили источником разных несовершенств. Вот какой приговор синодальному периоду Русской Православной Церкви читаем мы в журналах и протоколах Предсоборного Присутствия («Церк. вед.»., 1906 г., стр. 2240, № 28).

Продолжавшийся два столетия период синодального управления привел русское общество к сознанию, что «при внешней свободе и даже охране со стороны государства, внутреннюю жизнь Русской Церкви опутывают какие-то тяжелые цепи, которые необходимо снять». Это сознание особенно ярко выразилось в речах членов Предсоборного Присутствия. «После 200 лет акефалии в церкви,— говорит один из них,— у нас сознали теперь, что как голова (патриарх) без тесного единения с организмом (остальная церковь) не может успешно действовать, как и организм без головы не может действовать правильно. Нам предстоит теперь голову, выражусь уподобительно, соединить с телом. Русская церковная жизнь пережила логические моменты, соответствующие синтезу и антитезу; теперь предстоит по закону логики истории синтез. Патриарший период — тезис, синодальный — антитезис. Синтез — это будет соединение единоначальной власти с соборною» (из речи Димитрия, Архиепископа Херсонского).

«О чем говорит история последних 200 лет в России и настоящее положение вещей в сфере устройства высшего церковного управления?» — спрашивает другой член Предсоборного Присутствия, проф. Алмазов. «Только об одном, — отвечает oн,— о восстановлении нарушенного права нашего высшего органа церковного управления Церковью, об усвоении ему надлежащих прав в действительности».

«Чувствую надобность,— заявляет в Предсоборном Присутствии проф. Е. Е. Голубинский,— в сильном централизующем главенстве церковном, действующем по полномочию, от имени и ради Церкви и ответственном перед нею. Нужно, чтобы кто-нибудь разбудил, спло/ил, и одушевил нас, сам вдохновляясь одушевлением солидарной массы».

Как бы подводя итог всему, что говорилось другими членами Предсоборного Присутствия, проф. И. И. Соколов определенно и категорически заявляет: «Русская Церковь должна иметь своего первосвятителя с титулом патриарха. . . Иначе будущее Православной Церкви в России представляется мне чреватым грозными последствиями. . .»

Как известно, в результате работ Предсоборного Присутствия на Всероссийском соборе 1917 года совершилось избрание Патриарха и Русская Православная Церковь снова увенчалась главой и из акефальной снова стала автокефальной.

Что же принесло ей восстановление патриарха на святительском троне?

Заметим здесь прежде всего, что в жизни Русской Православной Церкви не было, кажется, момента, когда бы она так нуждалась а авторитетном вожде и руководителе, как годы, наступившие вслед за избранием патриарха. Русская революция в это время достигла высшей точки своего напряжения и полной широты своего размаха. Она охватила все стороны человеческих отношений, все области государственной жизни. Не могла, конечно, остаться незатронутой в это время и жизнь Церкви. Правительственные декреты о свободе совести, об отделении Церкви от государства, об отмене преподавания в школах Закона Божия, о гражданской регистрации важнейших моментов человеческой жизни и т. д. — все это в корне изменяло внешнее положение Церкви в обновляемом государстве и приводило к необходимости перестройки отношений Церкви в новых условиях ее существования. Всколыхнула революция и внутреннюю. жизнь Церкви. Свобода совести отторгнула от нее множество не твердых в вере, колеблющихся и сомневающихся членов, а реформаторски настроенная часть церковной иерархии, зашедшая в своих стремлениях к обновлению церковной жизни дальше канонически дозволенных границ, привела к нарушению внутреннего единства Церкви, к образованию внутри Церкви разных группировок, в конце концов вышедших из церковной ограды и образовавших иные алтари (обновленчество, незаконные автокефалии и автономии и др.). Казалось, разверзлись врата адовы, готовые поглотить Церковь Христову, и едва ли можно сомневаться, что, не будь в это бурное время в Русской Православной Церкви «началовождя» — Святейшего Патриарха, она не вышла бы с такой честью и славой из обрушившихся на нее испытаний, как это случилось на самом деле. Не эти-то испытания с особенной силой и яркостью подчеркнули то вели кое влияние и то важное значение, какое в жизни Русской Православной Церкви имеет патриарх — глава и предстоятель ее. «При тишине внутренней,— скажем словами проф. Е. Е. Голубинского,— он — патриарх — есть естественный выразитель и фокус жизнедеятельности: при раздоре — это связующий центр и готовый предводитель, которому все мы в роковую минуту едиными устами говорим: «началовождь нам буди». Вот этот-то «началовождь» и вел корабль Православной Русской Церкви в бурное революционное время, и благие плоды этого вождения для Церкви и государства особенно ясно сказываются ь последние годы.

Патриарх Тихон, первый патриарх по восстановлении института патриаршества, умер в 1925 году. После его смерти патриаршая кафедра вдовствовала восемнадцать лет, и Русская Православная Церковь управлялась в эти годы Местоблюстителем патриаршего престола, причем наибольшую часть этого периода времени пост Местоблюстителя патриаршего престола занимал ныне здравствующий Святейший Патриарх Сергий. Семнадцать лет нес он в качестве Местоблюстителя патриаршего престола все труды и заботы по руководству и управлению Русской Православной Церковью. Мудро и осторожно, твердою рукою опытного кормчего вел он корабль Русской Православной Церкви по бурному житейскому морю, всячески избегая подводных камней и скал, опасных отмелей и противных ветров — всего, что повредило бы целости и сохранности корабля и его драгоценного груза. И ныне смело можно сказать, что Господь благословил его труды успехом. Корабль Русской Православной Церкви счастливо миновал опасности бурного плавания и благополучно приведен им в более тихие и спокойные воды.

События церковной жизни последнего времени особенно хорошо подтверждают сказанное.

«Великое одушевление, охватившее все наше население и соединившее всех, без различия языка и племени, в едином всенародном подвиге на защиту родной земли, сказалось благотворно и на духовном состоянии нашей церковной паствы»,— говорит Святейший Патриарх.

«Многие за время войны научились искать в молитве утешения и сил на предлежащий всем подвиг. С общим же оживлением церковного общества, естественно, ожили и давнишние церковные чаяния, а и числе их и желание возглавить нашу патриаршую Церковь Патриархом». И вот «в годину испытаний и всякий скорбей,— продолжает он в другом месте,— Господь послал нам и великую радость: возвратил нашей Церкви патриаршество. Слава Богу, промыслившему так во благо Своей Церкви. Слава и благодарность и Правительству нашему, не усумнившемуся пойти навстречу вековым чаяниям церковных людей и тем еще больше укрепившему их верность Советскому Союзу».

Бросим краткий взгляд на события церковной жизни последних лет чтобы уяснить себе тот путь, которым шел в эти годы Первосвятитель Православной Русской Церкви, и вместе с тем, чтобы понять то значение, какое имеет Патриарх в жизни современной Русской Церкви.

В первый же день постигшего нашу Родину испытания (войны) Патриарх (тогда еще Митрополит) Сергий обратился к пастырям и верующим с посланием, в котором призывал всех послужить отечеству в тяжелый час испытания всем, чем кто может. Вслед за этим первым посланием последовал целый ряд дальнейших посланий и обращений, в которых Первосвятитель Русской Православной Церкви призывает каждого «бодро стоять на своем посту, содействуя обороне нашего отечества», и вразумляет тех, кто готов итти в услужение к врагам нашей Родины и Церкви из-за страха ли то, или по другим мотивам,. разъясняя, что фашистские изверги являются «сатанинскими врагами веры и христианства, христианской культуры и цивилизации». В своих посланиях к населению временно оккупированных областей Святейший Патриарх призывает население мужественно встретить угрожающее им огненное испытание и предостерегает от искушения тех, кто надеется купить себе благополучие путем измены Церкви и Родине.

Зорко следит глава Русской Православной Церкви и за всеми событиями церковной жизни во всех оккупированных немцами областях Украины, строго осуждает епископа Поликарпа Сикорского, объявившего себя главой автокефальной церкви оккупированных областей Украины и ставшего на путь сотрудничества с немецкими захватчиками. Духовенство и православную паству Украины Патриарх призывает не следовать этому волку в овечьей шкуре, не поддаваться речам соблазнителя, пытающегося увлечь православную паству из церковной ограды на распутие раскола и всякого самочиния.

Укрепляя в сердцах паствы своей веру в конечную победу русского оружия, Патриарх горячо призывает всех к самоотверженным трудам на оборону нашей Родины, заклиная не ослабевать в своей решимости стоять до конца в священной борьбе за целость нашей земли и за свободу угнетенных фашистами народов.

Живым эхом откликнулись на эти патриаршие послания и обращения другие видные иерархи Русской Православной Церкви — Митрополит Ленинградский Алексий и Экзарх Украины Митрополит Киевский Николай. Вслед за Патриархом в своих посланиях они призывают своих пасомых к самоотверженным трудам на защиту и оборону Родины, ободряют малодушных, утешают скорбящих, предостерегают колеблющихся, обличают изменивших Церкви и Отечеству и вместе с Патриархом «едиными усты и единем сердцем» возносят горячие молитвы о даровании победы русскому оружию.

Не будем подробно останавливаться на других посланиях и обращениях Патриарха (по делу митрополита Сергия Воскресенского и др., поддержке партизанского движения, о сборе средств на общецерковную танковую колонну имени Димитрия Донского, обращении к ростовской православной пастве после освобождения города от немцев с призывом на трудфронт тех, кто еще не на войне; также на послании по случаю двухлетия войны с горячим призывом на новые подвиги в деле помощи Красной Армии и других), скажем только, что все эти послания и обращения Первосвятителя Русской Православной Церкви проникнуты горячей любовью к Родине, сердечной заботой об удовлетворении нужд фронта, искренним попечением о христианском настроении и делании верующих, неустанными заботами о сохранении Православной Русской Церкви целой и неповрежденной.

Результаты этих отеческих забот и попечений известны. «Отрадно знать,— читаем мы в одном из обращений Патриарха,— что семя, брошенное нашей Патриархией, дает обильные всходы. Совсем недавно обращались мы к пастве, пробуждали патриотические чувства, а теперь патриотизм поднялся грозной волной для врага. . . Отрадно, что прихожане многих храмов организуют сбор средств на укрепление нашей Родины».

Широкой волной потекли и ныне текут денежные и вещевое пожертвования на нужды обороны Родины от отдельных лиц и целых общин, от мирян, священнослужителей и епископата нa танковую колонну имени Димитрия Донского, на теплые вещи для Красной Армии, на подарки героям-воинам к праздникам, на уход за инвалидами войны, на воспитание детей — сирот военных, на восстановление районов, пострадавших от немецкой оккупации. Выражаясь в колоссальных денежных суммах, эти жертвы верующих особенно ценны тем, что они наглядно подчеркивают тот высокий авторитет, которым пользуется в Русской Православной Церкви ее духовный вождь, и ту крепкую, живую связь, которая существует между Паствой и ее Первоиерархом.

Чутко и внимательно прислушиваются верующие к голосу Патриарха, готовно следуют его отеческим призывам, являя делами своими, как высоко ценят они авторитет своего духовного вождя, каждое слово которого составляет для Пих своего рода заповедь, требующую исполнения. Ясно, что Русская Православная Церковь — это живой, единый организм, в котором члены тесно связаны друг с другом и с главой, и что этим связующим центром церковного организма является не кто иной, как ее первосвятитель — Патриарх.

Не менее выразительно, чем в непрерывном потоке пожертвований, важное и благотворное значение Патриарха в современной церковной жизни сказывается и в том, что за последнее время замечается сильное устремление в лоно Православной Патриаршей Церкви со стороны так называемых обновленцев. Отдельные лица — миряне, священнослужители, епископы и митрополиты обновленческие — обращаются к Патриарху с покаянными заявлениями о своих заблуждениях и просьбами о воссоединении их с Материю — Православною Церковью. Особенно оживилось это движение после интронизации Патриарха Сергия.

Радостное событие интронизации, то есть торжественное принятие Митрополитом Сергием сана Патриарха Московского и всея Руси, всенародное возглавление Русской Православной Церкви Патриархом, было, очевидно, тем толчком, который подвигнул и, конечно, еще многих обновленцев подвигнет к тому, чтобы пересмотреть свои позиции, осознать свои ошибки, убедиться в неканоничности содеянного ноступка и покаянно устремиться «в объятия Отча», в ограду Патриаршей Церкви. Несомненно, что, раз начавшись, это движение не умрет, и, может быть, не так далеко то время, когда обновленчество и разные незаконные автокефалии, возникшие под влиянием обстоятельств военного времени и условий временной оккупации некоторых русских областей, изживут себя, будучи не в состоянии противостоять авторитету «Началовождя» Русской Православной Церкви, и эта Церковь, возглавляемая Патриархом, действительно станет, по слову Господа Иисуса Христа, «едино стадо и Един Пастырь».

С. САВИНСКИЙ

(Журнал Московской Патриархии №3 март 1944 г.)